березок и тополей, а Тимофей смотрел на их тонкие стволы и вспоминал, как сажали их здесь, на этом месте, и какие они были тогда чахлые и хилые… А теперь окрепли, вытянулись… Красивым становится сквер на набережной. А лет через пять? Тимофей вздохнул… Через пять лег кто знает, где он будет и что с ним будет…
Тимофей прошел мимо невысокого здания пароходства, свернул в театральный парк. Он не был большим, этот парк: в самом центре города, около здания театра, который именовался «Большим», много лет назад, еще до революции, посадили несколько десятков тополей и лип, проложили дорожки, потом эти дорожки заасфальтировали…
Тимофей нашел скамейку и сел. Откуда-то издалека доносилась чуть слышная грустная музыка; редкие прохожие торопливо пробегали по аллее и исчезали…
Вот вдали на аллее показалась девушка. Каблучки отчетливо и ритмично цокали по асфальту. Девушка подходила все ближе и ближе… Тимофей смотрел на ее стройные ноги, любовался легкой походкой… И вдруг — о боже! — надо же такому случиться! Это она, это с ней он вчера танцевал на выпускном вечере! Вот Марина взглянула на него раз, другой и замедлила шаг…
Тимофей встал и неловко поклонился.
— Здравствуйте, Тимофей, — услышал он ее голос и увидел, что она протянула руку.
Он с трудом догадался, что надо пожать ее руку и ответить на приветствие. Она смотрела на него, и он опять видел в ее глазах непонятный вопрос. Почему-то тоскливо сжалось сердце и захотелось убежать скорее из этого парка и от этих странных тревожащих глаз…
— Вы кого-нибудь ждете здесь? — спросила она.
— Просто так сижу, — ответил он не своим голосом и только тут заметил, что до сих пор держит ее руку. Тимофей покраснел. Она чуть заметно улыбнулась.
— Садитесь, пожалуйста! — вдруг услышал Тимофей свой голос.
Марина спокойно села. Тимофей торопливо достал папиросу и закурил. Глубоко затянулся дымом, закашлялся.
— Эх вы, курильщик, — рассмеялась Марина, — дайте мне папиросу.
Она отобрала папиросу у Тимофея и спокойно и легко затянулась.
Тимофей не произнес ни слова.
Марина покосилась на него и улыбнулась.
— Вы удивлены, Тимофей? А почему?
— Н-нет, ничего, — выдавил из себя Тимофей, — просто не привык видеть курящих девушек.
— А у нас в медицинском многие курят. И я немножко тоже покуриваю за компанию. Вам не нравится?
— Не привык я, — опять ответил Тимофей.
Она тут же бросила папиросу на землю.
— Хотите, брошу и больше не притронусь?
Тимофей пожал плечами.
— А все же, хотите? — упрямо повторяла Марина. Она смотрела ему в глаза, и он не мог, не имел сил отвести свои.
Боже мой, как она смотрит! Не надо, не смотри так, ты останешься здесь с Алексеем, а мне ведь уезжать завтра, не надо, не надо…
— Да, хочу!
Тимофей с трудом заставил себя отвернуться и вновь закурил папиросу.
— Я запомню этот вечер, — сказала Марина и торопливо добавила: — С этого вечера я больше не курю. Если хотите проверить мою силу воли — запомните и вы эту дату. Когда-нибудь мы встретимся и вспомним.
— Я запомню, — хрипло ответил Тимофей. — Я обязательно запомню. Память у меня хорошая.
Они помолчали.
— Это будет нашей тайной. Пусть об этом никто не знает, хорошо?
Тимофей кивнул и спросил:
— Вы на каком курсе учитесь?
— На последнем.
— А потом куда? В Ленинград?
Она открыто взглянула на него и медленно отвела взгляд в сторону.
— Возможно, — неохотно протянула она и добавила: — Впрочем, из нашего института только туда и направляют, да еще в Мурманск иногда…
Сердце Тимофея гулко стукнуло в груди раз, другой, третий… И он торопливо прикурил новую папиросу. Черт, руки дрожат, как с похмелья…
— Я вас не задерживаю? — неуклюже спросил он.
Марина взглянула на часы и поднялась.
— Да, мне уже надо идти. Спасибо вам. — Она протянула Тимофею руку и ушла.
Невеста Алешки Фурсова! Черт, а ты рядом ходил и не видел!
МАТРОС С «ТАВРИДЫ»
«Здравствуй, Марина! Не удивляйся, что я говорю тебе «ты».
Мне кажется, я так давно и близко тебя знаю, что «вы» звучит фальшиво. Я пишу тебе письмо, хотя и знаю, что оно никуда не будет отправлено. Но я так мало виделся с тобой и столь многого не смог тебе рассказать…
Мне бы хотелось писать тебе письма каждый день и складывать их одно за другим в папку. Мог бы получиться дневник, и как бы мне хотелось верить, что ты когда-нибудь прочтешь его!
Ты, помнишь, сказала: «Пусть это будет нашей тайной». Так вот, я теперь богаче тебя — у меня целых две тайны: одна наша с тобой и вторая — эти письма — только моя тайна. Ты о ней не знаешь и никогда не узнаешь…
Вчера я приехал в Мурманск. Что рассказать тебе, милая Марина, об этом заполярном городе? Представь, что ты стоишь лицом к северу. Слева от тебя незамерзающий залив, а поскольку здесь еще морозы — над заливом стоит туман, как говорят, «залив парит». Справа — заснеженные сопки, а но склонам сопок сбегают к заливу сотни и сотни домов.
За восемь лет после войны город отстроился заново. Говорят, немцы бомбили Мурманск день и ночь и сожгли почти весь город. Представляешь, каково тут было? А теперь следов войны и не видно.
Внизу, у залива, дома большие каменные, но чем выше в сопки — тем дома мельче, и деревянные. А вообще — красиво это скопище домов снизу, от залива: все сопки в огоньках, целое море мерцающих огней. Двести
